"СТИРАЯ ГРАНИ" / ТЕЗИСЫ / Тезисы Петайкиной М.В.
Террористическая деятельность эсерок Поволжья в годы первой русской революции.
Петайкина Марина Владимировна
Ульяновский государственный университет
Террористические акции были неотъемлемой частью деятельности социалистов-революционеров. В 1904 г. при саратовском областном комитете партии образовалась так называемая летучая дружина, делившаяся на два “отряда”: террористический и экспроприаторский. Целью экспроприаторских групп были вооруженные ограбления для добывания средств на партийные нужды. Экспроприации проводились как в казенных учреждениях, так и у частных лиц. По уставу, в план не должны были входить убийства последних, а только полицейских и жандармов.
Террор понимался эсерами как средство от всех бед. Поэтому своей первоочередной задачей они считали необходимость заразить этой идеей прежде всего самый “революционный” слой — крестьянство. Крестьянские боевые дружины создавались именно для грабежей и террора. Согласно письму неизвестной эсерки от 6 июня 1906 г., “на обязанности оных лежала расправа с местными властями, шпиками и т. п.” [1]. Под аграрным террором понимались поджоги, разгромы и убийство помещиков, а также стачки, бойкоты и отказы от платежей. Правда, помещиков рекомендовалось уничтожать только тех, которые обращались за помощью к властям.
Как известно, у эсеров действовал принцип тотального террора, направленный против всех носителей государственной власти. Какова же была роль женщин в этом виде революционной борьбы? Чаще они занимались “выслеживанием” жертвы, изготавливали и переносили оружие и взрывные снаряды, реже занимались планированием покушений.
Первое утверждение можно проиллюстрировать сведениями из полицейских протоколов о подготовке поочередных покушений на Саратовского губернатора П. А. Столыпина и вице-губернатора Г. Кнолля. Ими занимался так называемый “кружок боевиков” из 19-ти человек, и его 4-ю часть составляли женщины (Серафима Кривская, Ольга Аблова, Мария Арефьева, Вера Аверкиева и Ольга Огарева).
План покушения на губернатора Татищева разрабатывался меньшей группой террористов. Она состояла из 9-ти человек, и женщины здесь составляли почти половину — туда входили Мария Арефьева, Ольга Кулькова, Варвара Сердобова и Вера Невская. (Кстати, в дневнике последней находился и план убийства Столыпина). Выслеживанием будущей жертвы занимались А. Сарбатов и М. Арефьева. О. Кулькова руководила действиями так называемых “махальных”, отслеживая маршруты губернатора по городу. На 6 декабря 1906 г. было назначено покушение, но в этот день все террористы были схвачены полицией, так как за ними давно велось наблюдение. Только Кульковой удалось скрыться.
Что касается планирования покушений именно женщинами, то такие случаи были крайне редки. Единственный случай — нападение на Аткарского уездного исправника, когда террористами руководила Ольга Дмитриевская.
Куда большую роль играло “воспитание” будущих террористов. Все три перечисленных крупных покушения произошли “по предложению” эсерки Варвары Линьковой-Петропавловской, матери 18-летнего террориста В. Петропавловского. По данным губернского жандармского управления, она являлась закулисной вдохновительницей почти всех совершенных и подготавливовавшихся в Саратове террористических актов.
Но убивали ли женщины из политических соображений сами, лично? Таких случаев в истории России немного. Один их них произошел в Саратове, куда приехала знаменитая московская эсерка Анастасия Биценко. 22 ноября 1905 г. она явилась как просительница к генерал-адъютанту Сахарову, известному своей жестокостью при подавлении крестьянских волнений. Пока тот читал ее прошение, террористка в упор застрелила его в присутствии адъютанта.
Убийство “из принципа”, а не из корысти, было основной особенностью деятельности террористов. Экспроприаторская же часть эсеров занимались именно “корыстными” преступлениями, и иногда убийство совершалось только с целью грабежа.
Интересно то, что и в этом виде “работы” женщины были достаточно компетентны. По инициативе В. Сердобовой и В. Антонова, 9 июня 1906 г. было организовано вооруженное ограбление железнодорожного артельщика, везшего из Козлова в Саратов 59 000 рублей. На квартире известной максималистки Раисы Игнатьевой обсуждались планы нападений. По полицейским документам, в январе 1906 г. эсеры Петр Гусев, Александра Дмитриева и Анна Матыцина образовали группу максималистов и “задались целью экспроприации как в казенных учреждениях, так и у частных лиц. В группу входило 17 мужчин и 2 женщины.
В Самарской губернии террористические и экспроприаторские организации эсеров также существовали, но масштаб их действий был гораздо меньше, чем в Саратовской. Террор здесь так же признавался “средством, дезорганизующим правящие классы, и организующим народные массы”.
Женщин-террористок в Самарской губернии было совсем мало. Боевая дружина самарских эсеров была организована в 1905 г., и среди его шести членов не было ни одной женщины. В августе 1906 г. образовалась боевая летучая дружина, задачи которой заключались в экспроприации казенных денег и оружия, а также в убийстве представителей царской администрации. В состав этой группы входило около 30 человек, в том числе единственная женщина — Евгения Иванова. Она была так называемой “разведчицей”, и сообщала сведения членам боевого отряда, куда входила также и сама лично.
О террористической деятельности симбирских эсерок почти ничего не известно, хотя в годы революции здесь насчитывалось целых 27 эсеровских организаций. Можно лишь утверждать, что в покушении на губернатора Старынкевича они участия не принимали, так как в полицейских документах по этому делу женских фамилий вообще не встречается. Но заметную роль в организации ПСР играла 49-летняя Е. Куликова, в 1908 г. осужденная к трехлетней высылке в Тобольскую губернию.
Отношения эсеровских организаций с представителями других партий были натянутыми. О каких-либо соглашениях с либералами и речи быть не могло, так как вопрос об этом даже не ставился. Отношение к социал-демократам было явно пренебрежительным.
По письмам и воспоминаниям эсерок создается впечатление, что личная жизнь в системе их ценностей стояла на самом последнем месте. Если у эсерок были браки и случаи “любовной связи”, то только с представителями своей партии. Что касается отношений между родителями и детьми, то бывали случаи “преемственности”: некоторых знаменитых эсеров воспитали их матери (Ф. Груданова, В. Линькова-Петропавловская, Е. Аверкиева).
Все время и силы эсерок поглощала революционная борьба, несмотря на то, что они не совсем ясно представляли себе, каким же образом осуществлять свои цели. Невольно складывается ощущение, что эсеркам было все равно, чем заниматься, лишь бы участвовать в освободительном движении.
Мужчины относились к соратницам с уважением и с удовольствием работали с ними вместе. Об этом свидетельствует отрывок из фельетона Саратовского эсера М. Премирова в газете “Саратовский дневник”: “Я выехал вдвоем с товарищем Марусей. Это была маленькая, худенькая и очень молодая девушка… Энергичная и живая, она не боялась лишений и наравне с мужчинами стойко переносила все неудобства скитальческой жизни. Она умела вдохновлять и всегда поражала крестьян огнем своих речей. Ее любили и слушали с восхищением” [2].
В целом, характерам социал-демократок была свойственна некоторая одержимость, горячность, склонность к экзальтации. Готовность идти в революционной борьбе до победного конца заметна в письмах и высказываниях женщин. Это подтверждает письмо из тюрьмы максималистки Анны Матыциной своему брату от 14 марта 1907 г.: “Дорогой Андрюха, ты ведь меня понимаешь отлично, я иначе жить не могу, это моя верная дорога и куда бы она ни привела, я не испугаюсь, я не боюсь ничего, даже казни, если будет нужно…» [3]. Те же самые мысли эсерки внушали своим друзьям и возлюбленным.
Дисциплина среди членов ПСР была строгая, и женщины ее соблюдали. Согласно уставу боевой дружины саратовских эсеров, принятому в октябре 1905 г., никто не имел права отказаться от распоряжений комитета, не мог во время боевого задания покинуть товарищей. В противном случае полагалась смертная казнь.
Неудачи в работе были нередкими и сильно понижали “боевое” настроение эсерок. Крестьяне зачастую не принимали революционной пропаганды, и женщины искренне не понимали причин этого. Осознание своего бессилия доставляло женщинам чувство глубокого разочарования. Случались у социалисток-революционерок и периоды депрессии. Сказывалось огромное напряжение революционной борьбы. Мало того, попав на каторгу, часть эсерок вообще разочаровывалась в правильности методов революционной борьбы своей партии. Когда налет “романтичности”, таинственности их деятельности исчезал, и террористки оказывались лицом к лицу с реальной жизнью, они зачастую отказывались от своих, прежде таких твердых, убеждений. По воспоминаниям находившейся на каторге в 1907-1917 гг. А. Биценко, “после поражения революции было заложено начало отхода от нее… С притоком новых каторжанок круг “усомнившихся” расширялся, а процесс разложения углублялся… Растет не по годам, а по дням, и крепнет дух скептицизма, разочарования, отчуждения, критики”. [4]
Порой разочарование и страх наступали еще раньше, до заключения в тюрьму или ссылки на каторгу. Некоторым эсеркам, особенно юным девушкам, было свойственно воспринимать освободительное движение как некую игру, рискованную и захватывающую. Сталкиваясь с суровой действительностью, с необходимостью убивать, они приходили в ужас, и, обычно, отходили от движения.
Но все же в целом, основными свойствами, присущими эсеркам были самоотверженность, стойкость, выдержка, стремление и умение любое дело довести до конца. Самарские революционерки по своим “боевым” качествам ничуть не отличались от своих саратовских соратниц. Письмо неизвестной эсерки от 23 декабря 1905 г. проникнуто непоколебимой верой в победу революции, и даже некоторым фанатизмом: “…Мне советую не писать, все письма вскрываются полицией… Я нахожусь под усиленным надзором, мне запрещен выезд из Самары, и, скорее всего, рождество мне придется проводить в тюрьме. Собственно говоря, это не важно, я не верю в победу реакции, мы победим, и меня в числе других выпустят очень скоро; обидно только, что лучшую часть борьбы придется пропустить… Правительство должно погибнуть”. [5]
[1] ГАСарО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 21а. Л. 200.
[2] Премиров. М. Среди крестьян // Саратовский дневник. 1906. № 184.
[3] ГАСарО. Ф. 53. Оп. 1. Д. 321. Л. 315.
[4] Биценко А. А. В Мальцевской женской каторжной тюрьме 1907-1910 гг. // Женщины-террористки в России… С. 545.
[5] ГАСарО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 593. Л. 13.
